– А я и не знала, что у нас в округе столько ниггеров, – проговорила Рита Мэй Планк.

У остальных одиннадцати членов жюри присяжных в голове была та же мысль.

Бакли задыхался от гнева. Вместе с Масгроувом он стоял у окна библиотеки на третьем этаже. Поднимавшийся снизу глухой рев прервал их спокойную беседу.

– Не знал, что в округе Форд столько ниггеров, – заметил Масгроув.

– А столько и нет. Сюда их согнали, как стадо овец. Хотел бы я знать кто.

– Возможно, Брайгенс.

– Да, возможно. Уж больно это выгодно для него – устроить ад под окнами совещательной комнаты. Да ведь здесь тысяч пять черномазых.

– По меньшей мере.

Нуз и мистер Пейт наблюдали за происходящим из окна расположенного на втором этаже кабинета судьи. Никакого душевного подъема его честь не ощущал – он волновался за жюри.

– Не представляю, как они могут на чем-нибудь сосредоточиться, когда под окнами творится такое.

– А четко все рассчитано, правда, судья?

– Да уж.

– Никогда бы не подумал, что у нас в округе столько ниггеров.

Пейту и Джин Гиллеспи понадобилось двадцать минут, чтобы разыскать прокурора и адвоката и призвать зал к порядку. Когда все были готовы, свои места в ложе заняли присяжные. Улыбок на лицах присутствовавших видно не было.

Нуз откашлялся:

– Леди и джентльмены, близится время обеда. Полагаю, пока вам сказать нечего?

Барри Экер отрицательно покачал головой.

– Так я и думал. Давайте сделаем перерыв до половины второго. Я знаю, что вы не можете покинуть здание суда, но мне бы хотелось, чтобы за едой вы отдохнули, забыв о вердикте. Приношу вам свои извинения за неспокойную обстановку, в которой вам приходится работать, но, честно говоря, тут я ничего не могу поделать. Объявляю перерыв до половины второго.

В кабинете судьи Бакли отбросил в сторону приличия.

– Это же просто дикость, судья! Присяжные не в состоянии шевелить мозгами в таком хаосе. Это же явная попытка запугать жюри!

– Мне и самому это не нравится, – отвечал Нуз.

– Это было запланировано! Без умысла здесь не обошлось! – распалял себя окружной прокурор.

– Выглядит некрасиво, – кивнул Нуз.

– Я почти готов подать протест о нарушении законности в ходе процесса!

– Вряд ли я смогу его принять. Что скажешь ты, Джейк?

Джейк улыбнулся и после секундной паузы бросил:

– Свободу Карлу Ли!

– Очень остроумно, – прорычал Бакли. – Похоже, это ваших рук дело.

– Нет. Если вы вспомните, мистер Бакли, я пытался не допустить этого. Несколько раз я подавал заявление о переносе места процесса. Неоднократно говорил, что суд не должен проходить в этом здании. Но вы настаивали, чтобы он был здесь, мистер Бакли, а вы, судья, поддерживали эту идею. Жаловаться теперь с вашей стороны неразумно.

Джейк и сам удивился уверенности, с которой говорил. Бакли буркнул что-то и уставился в окно.

– Вы только посмотрите на них. Черные дикари. Их тут тысяч десять.

После полудня их стало уже пятнадцать. Проехавшие сотни миль машины – некоторые из них были с теннессийскими номерами – стояли вдоль обочин дорог даже за пределами города. Их пассажиры пешком шли две, а то и три мили под палящим солнцем, чтобы присоединиться к своим собратьям, окружившим здание суда.

Настроены все были очень мирно. Эйджи дал команду обедать, и люди начали открывать корзинки с провизией, термосы, стали делиться и угощать друг друга. Они старались держаться в тени, но на всех ее никак не могло хватить: слишком мало вокруг было деревьев. В поисках воды и туалетов участники марша заполнили здание суда. Они прохаживались по тротуарам, заглядывая в витрины закрытых магазинов и лавок. Опасаясь неожиданностей, кафе и чайная на обеденный перерыв вовсе закрыли свои двери. Очередь к Клоду растянулась на полтора квартала.

Джейк, Гарри Рекс и Люсьен сидели на балконе и наслаждались представшим перед ними зрелищем. На столике рядом с ними стоял кувшин с холодной «Маргаритой», медленно, но неуклонно убывавшей. Временами вся троица начинала вторить толпе внизу: «Свободу Карлу Ли!» или же подтягивала мелодию «We Shall Overcome», слов которой никто, кроме Люсьена, не знал. Люсьен выучил их еще в славные шестидесятые, когда борьба за равноправие вступала в силу. Он хвастался тем, что был единственным белым в округе, знавшим каждую строку каждого куплета. Между глотками коктейля он пояснил своим друзьям, что ходил в те годы в негритянскую церковь, поскольку его собственная церковь отказалась пускать в храм чернокожих. Подтолкнуло его к такому решению то, что во время последней трехчасовой проповеди с ним случился прострел в пояснице. Нет, сказал себе Люсьен, такой жертвы религия белых от него не дождется. Тем не менее деньги на счет своей старой церкви он продолжал перечислять регулярно.

Время от времени у офиса останавливалась группа телевизионщиков, принимавшихся забрасывать Джейка вопросами. Тот делал вид, что не слышит их, а под конец на все вопросы стал отвечать упрямым: «Свободу Карлу Ли!»

Ровно в час тридцать пополудни Эйджи взял в руку рупор, другой поднял знамя и принялся выстраивать колонну. Из рупора полились слова церковного гимна, тут же подхваченные стоявшими за спиной святого отца, и марш вновь двинулся вниз по Джексон-стрит, затем по Кэффи, и так круг за кругом, круг за кругом. С каждым кругом ряды становились все теснее, звуки все громче.

В течение пятнадцати минут после того, как Реба Беттс объявила, что считает Карла Ли невиновным, в совещательной комнате стояла полная тишина. Она сказала, что если бы на месте девочки оказалась она сама, то при первом же случае рассчиталась бы с подонками. Теперь голоса разделились пять против пяти, двое еще не решили, компромисс казался невозможным. Экер по-прежнему никак не выразил своего мнения. Бедняжка Юла Делл Ейтс ныла то одно, то другое, и каждому было ясно, что она примкнет к большинству. В конце концов она расплакалась в уголке у окна, откуда ее отвел на место Клайд Сиско. Она хотела домой – она чувствовала себя здесь как в тюрьме.

Обстановка на площади между тем накалялась. Когда рявканье рупора раздавалось под самым окном, вся совещательная комната замирала, объятая неким тревожным чувством. Экер пытался успокаивать присяжных, каждый с нетерпением ждал, когда грозные звуки начнут стихать в отдалении. Но отголоски их доносились и с противоположного конца площади. Кэрол Корман была первой, кто обеспокоенно спросил, гарантирована ли им личная безопасность. Крошечный мотель где-то на задворках округа показался вдруг присяжным уютным и надежным прибежищем.

Три часа пения и скандирования окончательно истощили выдержку членов жюри. Барри предложил поговорить о семьях присутствовавших, чтобы как-то убить время до пяти часов, когда Нуз призовет их к себе.

Бернис Тул, в общем-то склонявшаяся к тому, чтобы признать Карла Ли виновным, высказала мысль, бывшую на уме у каждого, но которую никто не решался произнести вслух:

– А почему бы нам просто не сказать судье, что мы в тупике, в безнадежном тупике?

– Тогда он должен будет назначить новое рассмотрение? – спросила Джо Энн Гейтс.

– Да, – ответил Экер. – А через несколько месяцев ему на пенсию. Может, объявить перерыв до завтра и попробовать еще раз?

Все согласились. Они еще не были готовы поставить точку.

Юла Делл тихо плакала.

В четыре часа дня Карл Ли вместе с детьми подошел к высокому окну, одному из тех, что шли вдоль обеих сторон зала. В стене рядом с окном он заметил маленькую ручку и повернул ее. Створки окна распахнулись от пола до потолка, открывая выход на небольшой балкон с западной стороны здания. Кивнув стоявшему у стены полицейскому, Карл Ли, держа на руках Тони, сделал шаг вперед.

Толпа тут же увидела его. Выкрикивая его имя, люди стали все ближе и ближе подходить к зданию. Прямо через лужайку Эйджи повел за собой всю колонну. Волна чернокожих скрыла под собой невысокое крыльцо в неудержимом порыве быть как можно ближе к тому, ради кого они сюда приехали.